Давненько меня здесь не было.Вот заглянул к вам вновь.Решил попробовать свои силы в литературном жанре.Небольшой фантастический боевик экшн.Написан в соавторстве с небезызвестным тут Ahriman.Просьба сильно лапами,рогами и всем прочим не пинаться.Если понравиться начало будем писать продолжение.Заранее спасибо.
Хм, нуу, что тут сказать? Уж больно произведение не по моему вкусу. Даже персонаж белка не смог наладить моё восприятие — приятное впечатление тут же было сведено на нет излишне кровавой разборкой и добиванием уже поверженного врага. Для меня это уж слишком!
В своём стиле, может, оно и неплохо написано. Единственое, что мне бросилось в глаза — какие-то неуставные отношения со стороны Азиела к командующему. Мя понимаю, он — элита, но, насколько мя знаю, даже элита соблюдает субординацию. "Ближе к делу!", "Мне надо подумать" — это больше напоминает разговор наёмника с нанимателем, нежеле солдата с высшим по званию.
Довольно заурядные повествование и сюжет. В этом и кроются главные, на мой взгляд, просчёты. Образ супер-фурря Азиеля похож сразу на двух героев боевика — Терминатора Шварцнеггера и Рембо Сталлоне. Причём Рембо в Азиеле больше, но если при просмотре фильма зритель сопереживал герою войны, которому не оказалось места в мирном обществе и которого мучают ежедневные кошмары, то на Азиеля смотреть скучновато. Вся первая часть напоминает сцену из "Терминатора", где герой Шварца произносит свои сакральные "Мне нужны твоя одежда, ботинки и мотоцикл!". Азиель ведёт себя так же — бездушная машина для убийств. И тот факт, что он заступился за девушек, не влияет на общую картину. (К тому же, подобное развитие событий представляет собой огромное клише) Однако что мы видим в баре? У Азиеля появляются чувства, он орёт, плачется в жилетку Окаю, рассказывая ему свой сон. Но чувства сопереживания к нему уже не возникает, скорее саркастический смех, типа "так тебе и надо!". Второй момент, явно ломающий общую картину, это сцена с Окаем вне бара. После дружеского разговора наступает пора мистики. Шутки в сторону — лис-индеец сейчас начнёт говорить умные вещи. На это читателя настраивает следующие фразы: "Для этого мне надо кое что сделать: посмотреть на луну, потолковать с дымом, прислушаться к ветру... У нас, индейцев, всё не просто." Это загадка. Читатель готов, берите его голыми лапами! Но после этого лис говорит про "достоинство койота". Ладно, это ещё можно стерпеть, но вот после слов "Пойду, пописаю!" образ умудрённого, опытного лиса-индейца исчезает навсегда. Третий (и последний) момент таков: непонятное отношение "Азиель — Роули". Роули видит в главном герое супер-фурри, коим Азиель и является. Полковник восхищается им и одновременно боится. И даже в первых словах Роули Азиелю невооружённым взглядом видна почтительность, еле сдерживаемая субординацией. Но буквально в следующем обращении видно, как абсолютно беспричинно Роули переходит на "ты". В это же время Азиель от "Дайте подумать" переходит к обращению "сэр". А полковник снова внезапно начинает "выкать". Такая мешанина в отношениях отчётливо видна на фоне проштампованного задания. Понятно, что это прелюдия, самое начало, и дальше, скорее всего, будет интереснее, но встречают-то по одёжке, а провожают по уму. Одёжка у вас поистрепалась.
Небольшой зал. Сцена, закрытая тяжелым занавесом, возвышающаяся на высоту расставленных перед ней рядов стульев, терялась в его глубине. Портьеры, лежащие кромками на деревянной поверхности сцены, уходящие к самому потолку, витиеватыми колоннами подпирали свод помещения. Они почти касались стен, переходя в своих собратьев, развешанных вдоль и хаотично закрывающих прозрачные витражи, за которыми лежал серебристый снег. Тишина. Она царствовала в зале. Но она была не абсолютной, не мертвой. На границе слуха гудели зажженные софиты, покрывающие сцену и размещенное на ней концертное оборудование, мягким светом цветных фильтров. Матовый неслепящий свет, обволакивал всё каким-то одним ему ведомым уютом, окутывал сцену и две фигуры: одну, высокую, стоящую в центре и сжимающую в чуть дрожащих пальцах микрофон и вторую, более миниатюрную, расположившуюся в первом ряду. Статичная картинка, без звуков, без движения, но вот в динамиках, будто упавший на морское дно камешек, щелкнул автомат включившейся дорожки. Легкое шипение и вот первая нота, протяжная, долгая, растягивающая до разрыва тишину поплыла в зал. Окрепшая рука стоящего на сцене силуэта поднялась, включая микрофон и поднося его к губам, и в тот же момент сам он, сделав один небольшой шаг вперед, вышел под падающий сверху свет. Это был лис. А музыка, уже завершив один оборот, в минорном вальсе приблизилась к вступлению... И лис, собрав в груди все силы, запел.
Я пытался уйти от любви
Я брал острую бритву и правил себя
Я укрылся в подвале, я резал
Кожаные ремни, стянувшие слабую грудь
Я хочу быть с тобой я хочу быть с тобой
Я так хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой
В неподвижности портера сидела тень. Серая, скрываемая с торца зала спинками стульев, она, завернувшись в хвост, слушала, впитывая каждую фразу, и лишь немного играющие уши в рыжих волосах, выдавали её. А лис стоял на сцене и пел. У него не было слуха, не мог он похвастаться и голосом, но он старался, старался изо всех сил, старался, чтобы она услышала то, чего нет в строчках, а идет между ними. Он выводил слова одно за другим, стараясь подражать голосу настоящего певца, который пел эту песню для стадионов. Лис пел для Неё. Переживая каждую строфу, как новый выдох чувств, которые он вкладывал в них.
Твое имя давно стало другим
Глаза навсегда потеряли свой цвет
Пьяный врач мне сказал тебя больше нет
Пожарный выдал мне справку
Что дом твой сгорел
Но я хочу быть с тобой я хочу быть с тобой
Я так хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой и я буду с тобой
В комнате с белым потолком
С правом на надежду
В комнате с видом на огни
С верою в любовь
Лис уже не знал, почему он выбрал именно эту песню, по смыслу и даже по ассоциациям так далекую от реальности. Но он чувствовал всей душой, что именно она сможет передать всё то, что он хочет сказать. Именно эти стихи смогут рассказать для единственного и самого важного слушателя обо всех трепетах сердца, горячо и безумно нуждающегося в нем. Он пел так, как не пел никогда и не для кого, невольно прижимая уши от напряжения, погруженный в музыку и мысли. Он пел для своей лисы. А песня лилась дальше, унося в бурную реку все эмоции, переворачивая их, перекидывая и волнами отбрасывающая к берегам сознания всё сущее.
Я ломал стекло как шоколад в руке
Я резал эти пальцы за то, что они
Не могут прикоснуться к тебе
Я смотрел в эти лица и не мог им простить
Того что у них нет тебя и они могут жить
Но я хочу быть с тобой я хочу быть с тобой
Я так хочу быть с тобой
Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой
В комнате с белым потолком
С правом на надежду
В комнате с видом на огни
С верою в любовь
В комнате с белым потолком
С правом на надежду
В комнате с видом на огни
С верою в любовь...
Слова кончились, а музыка всё еще продолжала звучать, наполняя зал несколько тяжелым мотивом, отражающимся от незанавешенных стеклянных витражей. Мелодия лилась, ударялась и отскакивала от них осколками, проникающими в самое сердце. Но вот погасла последняя нота. Лис стоял на сцене, опустошенный, уставший, с пульсирующими в горле связками. В глазах его не отражались блики софитов, не искрились яркие вспышки торжества. В них была лишь пелена, обволакивающая пространство партера, делающая картинку нечёткой, а цвета смазанными. И только в центре был маленький островок, непокрытый этой завесой, место, куда устремлялся его взгляд. Он смотрел на ту, для которой пел, и сейчас больше ничего не существовало для него. Только она, её лицо, её глаза. Не в силах произнести слова в голос, лис тихо прошептал. Так тихо, что едва услышал сам, но словно проникшейся чувствами исполнителя микрофон вобрал их и разметав по проводам накинул через усилители на зал волной мягкого вечернего прибоя.
— Люблю тебя...
***
Мне плевать, как это выглядит... Просто оно так есть. Было и осталось сейчас.
Посвящается O.R.
Чтот меня на творчество прошибло. Зацените мои каракули! Можно такое выкладывать на всеобщее обозрение или лучше не позориццо?) Говорю сразу, трудности с речью у главного героя нужны для дальнейшего сюжета, если таковой будет. Основные вопросы: Оно хоть читаемо? Не черезчур ли банален сюжет? Не переборщили ли мя с сантиментами?
Хотелось бы это знать чтоб меня на ФН не покусали.
Подопечный (часть первая)
Огонь полыхал позади. Коридор был заполнен дымом, было трудно дышать. Шерсть была опалена, на минуту назад пушистый хвост было страшно смотреть. Особенно болели пальцы ног, которым пришлось несколько секунд соприкасаться с раскалённым полом. Только способность к большим прыжкам позволила преодолеть этот адский участок. Болело так же и плечо, которым приходилось вышибать дверь за дверью.
— Как хорошо, что у них тут нет бронированных дверей! – подумал Чинк – тогда б толку от меня было мало.
Было осмотрено уже четыре квартиры, но ребёнка нигде не было. Благо, они были маленькие и похожие одна на другую. Каждая состояла из одной комнаты, санузла и крохотной кухоньки. За эти секунды уже успела выработаться система – в комнату, заглянуть в шкаф, под кровать, за ширму и ещё какое-нибудь место где, предположительно могла спрятаться маленькая, перепуганная девочка; затем мельком заглянуть в санузел, там спрятаться было негде; на кухне — похожим образом. Затем опять в коридор, выбивать очередную дверь.
Время поджимало, огонь стремительно продвигался по коридору. Дым уже успел проникнуть в помещения, но, пока, серьёзно в них видимость не затруднял. Пятая по счёту квартира, снова комната, шкаф – в нём, как обычно, только ворох одежды, с кровати до самого пола свисало покрывало. Долой его! ВОТ! Из-под кровати испуганно выглядывала заплаканная человеческая девочка. Увидев здоровенную, обгоревшую, зелёную белку, она перепугалась ещё сильнее и закричала.
— Не бойсо маленькая. Я тебя не обишу!» Как можно ласковей попытался успокоить её Чинк.
Но после трансформации его речь звучала сильно искаженно, со свистом и щелчками. Даже друзья-антропоморфы из убежища не сразу приловчились разбирать, что же он хочет сказать. Что уж говорить о маленьком, до смерти перепуганном, ребёнке! Дитё лишь попыталось глубже залезть под кровать.
Тем временем комната заполнялась дымом. Сообразив, что надо действовать, Чинк резким движением отбросил кровать, схватил замершую от ужаса девочку и прижал к себе. Она не сопротивлялась.
О возвращении обратным путём не могло быть и речи! Огонь уже пробирался в жилище. Но теперь, когда самое главное уже сделано, выбраться особого труда не составляло. Чинк открыл окно, разбивать не стал даже в этой экстренной ситуации, он панически боялся порезаться стеклом до крови. По этой же причине он совершил большую глупость — вместо того чтобы проникнуть на нужный этаж через одну из квартир, до которых огонь ещё не добрался, он прыгнул окно, ведущее в горящий коридор, потому что в нём уже не было стекла. Перед этим он извалялся в луже, но это всё же не смогло полностью защитить его от ожогов, а шерсть на пушистом хвосте обгорела почти полностью. К счастью сам хвост вроде как сохранился – шевелить им получалось. Боль он чувствовал совсем не такую сильную, какая ожидалась бы от таких ожогов, но это, скорей всего, из-за шокового состояния.
Сегодня его прогулка по лесу снова привела его к городу. Он, само собой, соблюдал все предосторожности, каким научили его друзья, но подходить к самому краю леса было очень рискованно. Люди с антропоморфами шутить не любили. Поймать или уничтожить – вот был их принцип при контакте с одним из трансформировавшихся. Но посмотреть хоть издалека, с верхушки одного из деревьев на краю леса было очень любопытно. Сначала Чинк был осторожен. Даже близко боялся подходить к границе леса. Но потом, когда изо дня в день ничего не происходило, он всё ближе и ближе подходил к границе. Люди в лес заходить боялись, а когда происходили облавы, это было слышно за километр, и уйти не составляло труда. Не удивительно, что за всё время его пребывания в этом мире, никто из его новых друзей не был пойман. Единственное неудобство, которое они причиняли – это разорение некоторых убежищ с припасами еды, которую добыть было не так-то просто. Таким образом, расслабившись, Чинк, в конце концов, осмелился вообще подойти к краю леса. И вот он частенько стал наблюдать за городом.
Правда, со временем это занятие наскучило. Люди к кромке леса не подходили, а разглядеть издалека получалось лишь отдельных пешеходов да автомобили. Но только не сегодня! В этот день на глазах, опять начинавшего скучать, наблюдателя произошло ЧП. Из окон первого этажа одного из зданий повалил дым, жители высыпали на улицу. Тут уж Чинк не утерпел и решил приблизиться к центру событий. Как он и предполагал, внимание всех было обращено на горящий дом, и подойти незамеченным получилось.
А тут развивались события прямо как в кино. Большинство жителей дома стояло и обеспокоенно смотрело на пожар. Но тут к ним, почти бегом, приблизилась пара – мужчина и женщина. Они кинулись было к дому, но прохода не было. Женщина стала причитать. Из её слов стало ясно, что там остался ребёнок. А пожарных всё не было.
Голос женщины выражал такое отчаяние, что решение помочь было принято автоматически. Он бросился к ней. Люди в страхе расступились. Супруги же даже не заметили его сразу.
— Эташ! Какой эташ? — спросил он у них, изо всех сил стараясь чётко выговаривать слова. Но всё равно, буквы «Т» и «К» звучали как щелчок, а «Ж» напоминало «Ш» и вообще звучало как свист. Они уставились на него, совершенно не понимая, что происходит.
— Какой эташ? Кте она? – снова повторил он. Женщина наконец поняла, что им предлагают помощь, и прошептала
— Третий.
Чинк рванулся к дому. Она ещё что-то крикнула вдогонку, но он уже не слушал, а зря, — ему бы указали окно квартиры.
Тут он осознал, что сейчас ему придется проникать в дом разбив собою стекло. Страх порезаться тут же лишил его решимости. Фобия, бывшая у него с детства, после трансформации, сделавшей его более эмоциональным, многократно усилилась. Ища альтернативу он стал лихорадочно бегать взглядом по зданию. И заметил, что на нужном третьем этаже несколько окон с торца здания были выбиты, но там полыхало пламя. Страх перед кровью мгновенно пересилил страх перед огнём. Он кинулся в находившуюся рядом лужу и изрядно в ней извалялся. После этого прыгнул в горящее окно. На его счастье оно вело не в комнату, где он бы не смог в огне сориентироваться, а в коридор, идущий через всё здание. Совершив несколько прыжков в длину, он выбрался из пламени. К счастью девочки, до её двери пожар на тот момент не успел добраться.
И вот, открыв окно, из под подоконника которого стали уже появляться языки пламени, Чинк выпрыгнул, прижимая к себе спасаемую. Прыжки с высоты были одной из его новых способностей, поэтому приземление прошло успешно. Он сразу заметил родителей, стоявших ближе всего к дому. Одним скачком он преодолел расстояние их отделявшее и протянул им ребёнка. Девочка сразу потянулась к маме и та взяла её на руки и крепко-крепко обняла. Отец тоже подошел и обнял их обоих. Чинк стоял и смотрел на эту сцену.
Постепенно его напряжение спадало. Теперь он ощутил боль. Обожженные участки тела дали знать о себе. Вместе с тем он заметил, что остальные люди смотрят на него с опасением.
Пора было уходить. После случившегося он не ожидал, что ему кто-нибудь сделает плохое, но всё же … Превозмогая боль в лапах, он похромал в сторону леса. Не успел он отойти и на сотню метров, как послышался звук мотора и дорогу ему перекрыл автомобиль напоминающий большой джип. Из него высыпали солдаты, растянулись шеренгой и направили на него автоматы. Из шеренги вышел лысый чернокожий человек и, медленно, подчёркнуто чётко проговаривая каждое слово, громко сказал:
— Остановись и ляг на землю. Остановись и ляг на землю. Ляг лицом вниз. Руки положи за голову. Ноги расставь в стороны. Иначе мы будем стрелять.
Он стал снова повторять и повторять это.
Ещё в убежище Чинк обнаружил, среди прочих своих новых возможностей, способность по почти неуловимым телодвижениям, тону голоса, безошибочно определять, что чувствуют окружающие. Заметил он и эмоции этого человека. Они сначала показались ему странными, а потом и вовсе испугали его. Человек испытывал по отношению к Чинку жалость, смешанную с какой-то сильной внутренней душевной болью, но в то же время в нём чувствовалась железная решимость убить его, если сочтёт это нужным. Он явно не шутил. Чинк сначала недоумевал, как могут уживаться такие противоречивые чувства в одном человеке, а потом решил что он – сумасшедший. Один из тех страшных маньяков, помешанных на охоте за пушистыми, про которых ему рассказывали друзья.
Этот страх, а так же боль и пережитое ранее, совершенно парализовали способность Чинка рассуждать.
— Йа ше ничивчиво не сттелал! Пошаааста отпустите! — только и смог он выдавить из себя.
И стал обходить их, двигаясь в сторону.
— Стой! Не двигайся и ляг на землю. Тогда всё будет хорошо. Ложись. Ложись, а то мы будем стрелять.
Солдаты были очень напряжены, они в любую секунду были готовы привести угрозу командира в исполнение, но Чинк ничего не соображал кроме того что ему страшно, и он хочет отсюда уйти.
— Стойте! Стойте не стреляйте! Он не агрессивный! — раздался голос за спиной Чинка.
Он оглянулся. Это была мать той девочки. Она подбежала к Чинку.
— Не подходите! Это опасно! — прокричал командир.
Солдаты растерялись.
— Нет, он не опасен! Я точно знаю! Подождите!
Она вплотную подошла к Чинку, нежно и ласково с ним заговорила:
— Не бойся. Не бойся миленький. Они ничего плохого тебе не сделают.
Её тон успокаивал.
— Йя ничиво пплахова не стелал. Са что? — сказал он ей.
Тут он не выдержал и заплакал. Звуки, издаваемые беднягой, представляли собой прерывистый свист и напоминали собачий скулёж. Она осторожно обняла его, стараясь не задеть ожогов, и стала гладить по голове и успокаивать, говоря как ребёнку:
— Тихо, тихо, тихо, всё будет хорошо. Они тебя не обидят. Всё будет хорошо. Пойдём.
Одной рукой она взяла белка за лапу, другую положила на плечи и тихонько повела к машине.
— Ты не злой. Это сразу видно. Тебя непременно одобрят, и мы тебя заберём. Я обещаю, мы заберём тебя. Всё будет хорошо. Идём. Идём.
Они подошли к машине. Женщина отпустила его лапу и снова стала гладить по голове. Тем временем Чинк почувствовал, что ему надели большой и тяжелый пояс и пристегнули к нему передние лапы, на задние тоже что-то надели. Наконец на голову водрузили что-то вроде конской сбруи, туго стянув челюсти. Последнее причинило ему наибольший дискомфорт, и он снова было заскулил. Но командир преобразился – расслабился и совсем другим тоном сказал:
— Не волнуйся. Так надо. Это чтоб ты никого нечаянно не поранил.
— Мы вам сообщим — сказал он женщине и сел на заднее сиденье.
Чинка подхватили под руки и погрузили в машину. Это причинило боль и Чинк вскрикнул.
— Осторожно! Не усиливайте стресс. Успокоительное!
Чинк почувствовал укол в шею и стало темно.
Сообщение было изменено пользователем Chink 17 Мар 2011 23:57
Основные вопросы: Оно хоть читаемо? Не черезчур ли банален сюжет? Не переборщили ли мя с сантиментами?
Читаемо, появилась ассоциация с приключенческими романами.
По представленной завязке судить о сюжете сложно и, пожалуй, не нужно.
Всем форумом ждём продолжения!
Чинк, извини, надеюсь на критику не обидишься, но у тебя слишком разжевано объяснение. Например, про то что белка извалялась в луже, упоминается аж три раза.
Статистическая информация скрыта от поисковых роботов для оптимизации производительности и повышения качества индексации.
Распознана поисковая машина: claudebot
Всего обращений к сайту: 2496159
![[->>]](visuals/furry_08/imgs/branch.gif)
.
